Летом мы встречались с режиссерами, говорили все о том же – о современной драматургии, о герое нашего времени, о взаимоотношениях театра и зрителя, драматурга и режиссера, времени и сцены.
В сентябре открываются театральный сезон, собираются труппы, объявляются планы, 1 сентября стартует традиционная «Любимовка». Накануне нового сезона, в преддверии фестиваля современной драматургии мы публикуем несколько интервью с режиссерами московских театров.
На спектакли театра С.А.Д. не достать билеты на месяц вперед, 120 мест зал, стоимость билета 2 500, в репертуаре Стоппард, Гоцци, самая современная пьеса — «Балаган» американского драматурга Мори. С генеральным продюсером театра С.А.Д Кириллом Рубцовым и режиссером Ириной Пахомовой мы говорили о составляющих успеха, финансах, драматургах, актерах – обо всем, чем живет любой живой театр.
— Ваш театр успешен, билетов не купить. Много театров «на слуху», критики хвалят одни, зрители ходят в другие, иногда мнения публики и профессионалов счастливо совпадают. Что же нужно считать мерилом успеха?
Кирилл Рубцов: Если лишить все государственные театры финансирования — вот это будет настоящая проверка. Хороший театр или плохой? Зритель начнет ходить только туда, где ему хорошо и интересно, где есть что-то настоящее. Я говорю о том, что было бы интересно увидеть, что произойдет, когда у театров не станет бюджетных средств на рекламу, промо, останется креатив и энтузиазм, если останутся, конечно.
— Разве может театр выжить сейчас без господдержки?
Кирилл Рубцов: Я могу назвать два театра в Москве, которые точно могут существовать на самоокупаемости. Это не домыслы, не анализ, а факты. Театр им. Вахтангова продажами билетов перекрывает все свои расходы. Второй театр — это театр С.А.Д. Мы продаем билеты, и ставим спектакли.
— У вас нет постоянной труппы, которую необходимо содержать.
Кирилл Рубцов: Вы имеете ввиду зарплаты ежемесячные? Да, мы платим актерам за спектакли. К тому, чтобы позволить себе содержать труппу, мы только движемся.
Ирина Пахомова: Заниматься искусством можно только в рамках репертуарного театра. Никак иначе. Но репертуарный театр — тоже не повод, чтобы «посадить на зарплату» актера и объявить его «своей вещью». Нет. Театр может быть репертуарным и иметь схему финансирования, отличную от государственной. Мы платим актерам за спектакль, существует еще система, похожая на зарплатную. Схема очень подвижна, но эта подвижность тоже имеет свою фиксированную амплитуду. Это все сложно, но это не главное. Главное — это цель. Цель конкретного театра, коллектива, театрального здания в чем? От цели зависит модель театра, по которой он существует. И не та «цель» настоящая, которую он декларирует прессе. А та, которая лежит в основе всех действий. Она может быть и обогащение, и тусовка, и определенное место в театральном пространстве, слава, слава после смерти — это все цели.
— Ваша цель?
Ирина Пахомова: Мы — наркоманы процесса. Деньги нам нужны для того, чтобы было, чем платить людям, занятым в этом процессе. Чтобы были средства на организацию новых процессов — постановку спектаклей. Ни о каких «накоплениях» речи не идет. У нас нет больших гонораров.
— Процесс организован и оплачивается публикой. Или есть еще источники дохода?
Кирилл Рубцов: Мы получали грант на постановку детского спектакля. Это было совершенно несложно. Но это разовая история.
Ирина Пахомова: Меня больше всего в нашей истории изумляет чистота эксперимента — выбор зрителя. Когда мы ставили «Аркадию» Стоппарда. Я была убеждена, что мы ее будем смотреть вдесятером: 10 человек на сцене и 10 человек наших друзей в зале. Оказалось, что это не так. И это чудо. У нас ведь нет денег на пиар, на рекламу. Человек сейчас живет в очень насыщенном информационном поле. И нужно сделать так, чтобы он выбрал провести свой вечер в зале твоего театра. Четыре часа на наших стульях в не самом комфортном театральном зале.
— И каким образом происходит это выбор? У вас постоянные аншлаги, билетов не достать вообще.
Кирилл Рубцов: Сарафанное радио. И на этом радио невозможно «купить рекламное время». Один человек говорит другому: « Это нужно посмотреть обязательно!». Другой приходит и смотрит, говорит третьему и т. д. И мы получаем аншлаги. Абсолютно прозрачная честная история. Мы должны совершенно точно угадать, что именно сейчас хочет увидеть и услышать зритель.
— Как получается так правильно угадать?
Ирина Пахомова: Получается потому, что мы любим зрителей. Мне кажется, что у большой категории наших людей существует голод по определенному театру. Более тонкому, более умному, более человечному. Если бы мы писали толковый словарь, помните, как в фильме о Дидро с Венсеном Пересом («Распутник») искали формулировку, понятную каждому. Так и с театром, как определить, что такое хороший театр? Это то, что происходит здесь и сейчас и вызывает сопереживание здесь и сейчас. Может быть прекрасная картинка, сцена может подниматься и опускаться, могут быть разные эффектные приемы, но главное — сопереживание — невозможно достичь техническими средствами. Это и есть магия театра. Живой театр дает живую эмоцию — зритель идет за эмоцией, она самое ценное, чем можно поделиться, она то, что ищет человек.
Ответную эмоцию у человека может вызвать только человек. Этот человек — актер, и театр актера будет всегда востребован. Актер, чья игра заражает эмоцией, вызывает ответное чувство у зрителя, уровень владения профессией. Искали мальчика на главную роль. Я понимала, что мне нужен герой с хорошими внешними данными. Умеющий носить костюм, хорошо говорящий. Умеющий делать одно, думать другое, а говорить третье, умеющий создать контекст, умеющий чувствовать партнера и зал, обладающий знанием об эпохе, хорошо двигающийся, с чувством иронии и самоиронии. И я не должна учить его в процессе репетиции. Понятно, что идеального актера найти невозможно, но хотя бы частично он должен обладать необходимыми качествами. И если я хочу сделать спектакль, который потом я продаю людям по 2 500 за билет, то у меня должны быть 10 таких актеров, с таким уровнем владения профессией.
К сожалению, очень немного людей владеют профессией сейчас, и не потому, что их плохо учили, или они недостаточно талантливы. Актеры зачастую мало востребованы у себя в театрах, теряют профессию, превращенные режиссерами в движущиеся части картинки. Навык, приобретенный в студенческие годы, не развивается, а уходит за 2-3 года невостребованности.
К нам на премьеру спектакля «Балаган» приезжал автор — Чарльз Мори американский драматург и режиссер, который 40 лет руководит театром. Причем, театром не бродвейским, а именно настоящим репертуарным театром. Этот театр имеет частичную государственную дотацию, что говорит о его качестве, его уровне. Мори рассказал, что лет 20 назад в США началось очень мощное движение в сторону именно такого театра, о котором мы сегодня говорим. Люди в Америке ощутили голод, потребность в театре, который заставляет чувствовать и думать, а не просто продает красивую картинку. И богатые люди начали вкладывать деньги именно в такой театр. Театр Чарльза Мори по масштабам зала сравним с Вахтанговским театром. И в нем аншлаги. И мы считаем, что театр — это не проект, где собирается труппа на один спектакль.
— В чем успех театра С.А.Д.?
Ирина Пахомова: Мы выбираем пьесу, исходя из желания сделать чудо. Такое чудо, чтобы 120 человек запомнили спектакль на всю жизнь. Мы уважаем своего зрителя. Считаем его умным, тонким, чутким, и хотим, чтобы он увидел чудо. Мы все всегда работаем на результат, и все получается.
— Современная драматургия не позволяет «сделать чудо»?
Ирина Пахомова: Я не понимаю деления драматургии на современную и несовременную, на классическую и авангардную. По-моему, есть пьесы хорошие и пьесы плохие.
И почему вы говорите, что мало внимания обращают на русскую современную драматургию? По-моему, все только с ней и носятся непрерывно. И ее много. И хорошей, но, чтобы выбрать пьесу, нужно потратить три месяца своей жизни, перечитав еще кучу макулатуры. Поэтому на вопрос — а чтобы нам поставить из современной драматургии? Сразу следует ответ — а поставь Васю Сигарева! И почему нет? И ставят Сигарева. Точно хорошие пьесы, и не нужно три месяца жизни проводить в поисках. А чтобы найти своего автора, свою пьесу, нужно прочесть не 50 пьес, а 300.
— Вы читаете эти 300 пьес, ваши коллеги читают еще 300, и везде идет Сигарев и Пулинович. В чем дело? Нет больше драматургов?
Ирина Пахомова: Мы говорим не о драматургах и процессе. Мы говорим о тусовке. Кто-то кому-то что-то советует, советуют одни и те же одних и тех же. Прочти 350 пьес и выбери то, что тебе кажется прекрасным, а не Лоевскому, не членам жюри очередного фестиваля, а тебе самому. И я могу сказать, что современная драматургия — прекрасная драматургия. Есть замечательные пьесы, я уже отложила несколько для себя, и обязательно их поставлю, и мне их никто не посоветовал и не предложил. Я сама их прочла и решила, что они прекрасны. Бывает так, что у автора всего одна замечательная пьеса, остальные слабые.
Я несколько лет назад была на лаборатории современной драматургии в Омске, когда там еще работал Марчелли. Мне прислали 12 пьес, среди них была прелестная пьеса автора из Нижнего Новгорода Нины Прибутковской «Прогулка в Лю-Бле». Была замечательная пьеса Алексея Щербака «Поймать апостола». Есть Катя Рубина, есть ее «Прогулка влюбленных». Года 3 или 4 назад была победителем конкурса современной драматургии.
Мало написать пьесу, должен найтись режиссер, который пьесу прочтет. А читать пьесы – часть режиссерской профессии.
Другие Статьи
