Убит Аркадий Бабченко, когда-то, в конце 1990-х, создавший новую русскую военную прозу. Создал – и забыл, занявшись другими, более актуальными делами. А она тем временем, как вырвавшийся на волю Франкенштейн, росла, развивалась и ширилась, а потом и уничтожила своего создателя. Почему так вышло, размышляет главный редактор «ЭкоГрада» Игорь ПАНАРИН.
«Всё мы вышли из шинели Бабченко»
Однажды, ожидая большого чиновника на интервью, лениво листал в его приёмной разный глянец с таблоидами и случайно наткнулся на одну поразительную фразу. «Забитый донельзя, подавленный, с глазами, при одном взгляде в которые хочется добить, чтоб не мучился, я трясся на броне, сжимая в руках автомат, наблюдая вперед и направо, и постоянно оглядывался назад», – так писал Аркадий Бабченко в последнем году прошлого тысячелетия в одном из первых русских таблоидов. Мне, прошедшему Приднестровье, эта фраза почему-то зашла, и я на секунду перестал ощущать этот таблоид, обитый кожей кабинет, пространство вокруг с телефонным шумом, вообще перестал быть журналистом, читающим коллегу и видящим арматуру его текстов, и реально вернулся в те самые окопы. О том, что так родилась новая русская военная проза, я ещё не знал, а тем не менее она уже вопила из колыбели.
Поразило меня то, что эта фраза задавала новые стандарты осмысления войны. Военкор растворялся в баталисте, а баталист страстно ненавидел войну. К этому уже пришло поколение Перестройки (к которому причисляю и себя), но пришло умом, а не сердцем, и арт-пасьянс не сложился. Считалось (и было даже авторитетное мнение), что «новый Толстой» выйдет из солдат, прошедших Афганистан, но этого не произошло. И в итоге все пишущие про войну вышли из шинели Бабченко – потому что об этом мечтали, интуитивно предвосхищая чёткий окопный психологизм с антимилитаристским пафосом, разящим наповал только потому, что такового у Бабченко никак не наблюдалось. А он, как тот суслик, поселился там навсегда.
А.Бабченко (на фото слева) Романтика войны от «соловьёв Генштаба» времён Поздней Империи перестала действовать уже к её, Империи, краху (не потому ли она и развалилась?), а потом мы сами оказались на «этой безумной войне» – от Приднестровья до Чечни и ежедневных убийствах около своего дома – и она нас проняла, родив программную стилистику, рассказы Аркадия Бабченко, сетевой паблик военных писателей ArtOfWar, далее везде. Но стандарт задала фраза Бабченко, где были краткость, порох и точность.
Его ник @StarshinaZapasa предполагал отстранённость и взгляд со стороны. Поэтому он писал о потерях просто, как говорят солдаты в фильме Алексея Германа «Двадцать дней без войны»:
«В полночь из редакции позвонила Юля Полухина:
— Тот полковник, милиционер, который должен был тебя сопровождать по селам… Мне только что позвонили. Он поехал проверить обстановку, поговорить с людьми. В общем, водитель успел сбежать, а ему отрубили голову…
Ротвейлер в клетке совсем взблевывает от ненависти. Город пустой. Сопровождающего у нас больше нет».
Но Франкенштейн от Бабченко оказался истинным парадоксалистом. Новая военная проза отправила в утиль военную журналистику, но ничего не дала взамен, кроме зияющих противоречий. Вообще военный журналист – это странное сочетание слов, хотя военный корреспондент – еще хуже. По статусу, военный журналист всегда умирает на войне, даже если она давно закончилась, – чтобы и в смерти разить врага, чтобы родилась песня, поднимающая в бой. Военная проза от Бабченко торпедировала этот статус, и хотя война убила своего отступника, прежние догмы вылетели в трэш.
Теперь найдут персональных убийц и заодно покажут всю праведность правильных с их коронной фразой: «Господа, делайте взносы за оплаченную кровью свободу». Но Аннушка давно уже разлила масло, а Франкенштейн не знает пощады и только видит цель, поэтому Аркадий Бабченко погиб на своей войне, которую он яростно третировал как чужую.
Модный термин «гибридная война» – это как раз продукт матрицы, созданной Бабченко. Мир большой войны здесь трансформируется в «свою войну». На ней мы мечтаем о справедливом мире только для того, чтобы забыть о нём, когда надо платить по кредитам в банках, за ипотеку, за бензин, когда необходимо отказаться от маленьких слабостей, только потому, что на них не хватает налика. Жизнь на своей войне – это не только рефлексы и состязательность, это реальная охота, азарт, победа, усталость. Это та же большая война, но на микроуровне.
Сейчас участнику двух чеченских войн стреляли в спину. Эстеты бранной смерти любят по-другому, с красивостями, чтобы ствол в лицо или вообще вдребезги от 100-миллиметрового снаряда или мины. Но здесь тоже постарался Франкенштейн. Пафос новой русской военной прозы рисует другую картину – чтобы как у Толстого, пришел Наполеон, сказал, как над Андреем Болконским, «какая красивая смерть», а она по факту пройдёт мимо, и чтобы вдобавок не сдать свой Севастополь. Но это утопия, поэтому и Франкештейн в ходу. «Войною думает прожить – за это надобно платить» – это из брехтовской «Мамаши Кураж». Военкор Бабченко оказался привязан намертво к своим войнам, от которых он безуспешно пытался избавиться, создав ещё одну – сугубо арт-объект, а по сути ещё и виртуальный. Но война как механизм движения рушит все подобные рамки и обязательно берёт реванш, как с погибшим на «Петропавловске» знаменитом баталистом Василием Верещагиным. И это ещё не всё, хотя выводы по ценнику уже сделаны.
Прощай, Аркадий Бабченко. Мы не отомстим за тебя, потому что мести не было места в твоей вере. Ты победил своего монстра, галилеянин, и больше не зазвучит песня, поднимающая в бой, где смерть собирает новую дань с полей, где не сеют хлеб. Война и искусство теперь как гений и злодейство – совместимы только в жизни, но не в теории, а ArtOfWar уходит с поля кровавой сечи в личный аккаунт, где шоу должно и будет продолжаться. И хотя перо, приравненное к штыку, сейчас в других руках, никто пути, тобой пройдённого, у нас не отберёт.
Главный редактор «ЭкоГрада» Игорь ПАНАРИН
Фото https://starshinazapasa.livejournal.com и из архива «ЭкоГрада».
Другие Статьи
