О Гюльнаре Абдуллаевой невозможно рассказать в рамках одного интервью. Но ее можно удивительным образом почувствовать, потому что она в молчании, в паузах, в мимолетных всплесках эмоций. Внешне Гюльнара ханым кажется спокойной и выдержанной. Но когда, выслушав вопрос, она поднимает глаза, они излучают необыкновенный свет, который рождается только в сердце, способном любить.
— Не каждый выдерживает постоянное сравнение с великими родителями. Какие чувства вы испытывали от сознания, чья вы дочь?
— Чувство огромной ответственности, но для меня очень важно не пользоваться фамилией моих родителей, а еще больше ее возвеличивать. Каких бы профессиональных высот я не достигла, до конца моей жизни я останусь дочерью Лютфяли Абдуллаева, великого артиста и не менее великого человека. Это планка существовала для меня всегда, и я надеюсь, что у меня получилось быть достойной дочерью моих родителей, моих бабушек и дедушек, которые очень много сделали для азербайджанского народа.
Мы очень рано остались без папы – мне было 11 лет, а моей сестре Хуршид — 13, и, естественное, тогда мы не понимали величие актерского мастерства папы. Для меня он был просто любимым и бесконечно любящим нас отцом. Мама никогда нас не ругала, никогда не говорила нам, что такое хорошо, а что — плохо, но ее слова: «Никогда не забывайте, чьи вы дети», стали лейтмотивом нашей жизни.
— История любви ваших родителей с позиции современности уникальна, потому что за последние пару десятилетий мужчины и женщины кардинально изменились. Во всем мире словно забыли, что семья – это союз мужчины и женщины, а не представителей одного пола. СМИ агрессивно навязывают обществу, что современная женщина должна стать законченной стервой, напичканной силиконом, а мужчина — эдаким мачо, успешным бизнесменом, тратящим деньги на всевозможные увеселения. Уважение к традициям, понятиям верности и чести высмеиваются и подаются, как средневековая архаика. Почему поколение сорокалетних с такой легкостью отказалось от прежних ценностей?
— Возможно, я не права, но мне кажется, в семье обязательно должны быть генетически переданные традиции. Если это есть, никакая «современность» их не уничтожит. К сожалению, люди, исповедующие этот принцип, остались в меньшинстве, и меня это очень печалит…
Проблема нашего времени в том, что изменились понятия духовности и морали, в людях нет веры. В советское время не ходили в мечети, не совершали намаз – это делали, в основном, пожилые люди. Но в Азербайджане было немало примеров, когда у многих убежденных коммунистов была вера, глубоко спрятанная, тайная, но очень сильная и искренняя. У мамы, которая четверть века заведовала кафедрой института иностранных языков и была партийным человеком, вера присутствовала всегда.
Если я куда-то уезжала, перед дорогой она обязательно держала Коран над моей головой, а в траурные дни просила не включать музыку. Но самое главное, поколение наших родителей верили, что жизнь надо прожить так, чтобы потом было чем отвечать перед Всевышним… Я двумя руками за тех, кто совершает намаз, ездит в паломничество, посещает мечеть и занимается благотворительностью, но только в том случае, если они делают это искренне, от чистого сердца. Сегодня многие люди говорят о своей религиозности, но почему же стало хуже в духовном смысле? Можно исполнять какие угодно обряды, но если душа не опирается на правильно выстроенный духовный стрежень, все бессмысленно.
— Мы создали демократическое государство, свободно перемещаемся в пространстве, учимся и познаем опыт других стран. И, вместе с тем, на нас обрушилось множество чуждых нам факторов. Как в этих условиях уберечь свою культуру и традиции?
— Есть рецепт, который хотя и сложно, но необходимо воплотить в жизнь — надо научить детей любить свой город, свою землю, свою родину. Именно любить, а не просто пользоваться. К сожалению, этому почти нигде не учат. Ненависть и патриотизм — разные вещи. Детей нельзя учить ненависти, их надо учить любви. Поколение наших отцов и дедов прошло войну, голод, сталинские ужасы, но это их не сломало, потому что у них была любовь к своей земле и народу. Сейчас все изменилось…
Раньше в Баку приезжало немало людей из районов, в том числе и мой папа, который родился и вырос в Шеки. Приехав в столицу, у этих людей было ощущение, что они попали в какой-то храм, и им надо полюбить этот храм, много учиться и работать, чтобы добавить в него что-то свое. А сегодня некоторые из тех, кто волею судьбы оказался в Баку, руководствуются совершенно другими чувствами, далекими от любви. Я никак не могу понять, откуда это взялось? Мы же граждане одной страны, одного народа! Откуда в нас столько предубеждения и неуважения друг к другу, к традициям?
В детстве мы каждое лето проводили на даче в Бильгя, и когда мы немного подросли, мама нам сказала: «Девочки, это пригород, и здесь свои традиции. Поэтому никогда не выходите за ворота в коротких шортах, юбочках или майках на бретельках». И я до сих пор придерживаюсь этого правила! Однажды к нам приехала наша двоюродная сестра со своим мужем-американцем. В один из дней он пошел на пляж в шортах, и когда по возвращении мама, женщина абсолютно европейского склада, его увидела, она воскликнула: «Боже мой, мы опозорены! Надо пойти и извиниться!» И она, Севда ханым Пепинова, оделась, пошла в магазин, который был своеобразным центром общения, и объяснила эту ситуацию. «Ну, что вы, Севда ханым, — ответили ей, — мы прекрасно поняли, что он не местный». Я уже не говорю о том, что в таких местах принято было здороваться с каждым, кто встречался на твоем пути! То же самое происходило и в бакинских мяхялля, но новые жители даже не понимают, что это такое! Я надеюсь, в Азербайджан обязательно вернутся эти традиции, я просто уверена, что мы находимся на пороге Ренессанса наших взаимоотношений.
— Быть современной женщиной награда или проклятие? Почему женщины перестали быть счастливыми?
— Там, где есть любовь, нет понятия «умный» или «глупый», но рядом с умной, сильной, самодостаточной женщиной, конечно же, должен быть мужчина, как минимум, немного сильнее нее. Правда, с такой женщиной сложно, ведь с ней нужно уметь общаться, поэтому гораздо легче иметь под рукой более примитивное существо. Иногда мне кажется, что люди вообще разучились любить.
— Отчего же? У всех на слуху романы с романтическими поездками на острова, дорогие подарки, внимание. Но почти всегда эти бурные страсти заканчиваются жутким женским одиночеством…
— Может быть… Для меня идеалом мужчины всегда был папа. С одной стороны это замечательно, потому что я знаю, каким должен быть настоящий мужчина. А с другой стороны я постоянно всех сравнивала, и, как правило, они проигрывали. Мне неинтересен слабый мужчина, мне необходимо чувствовать, что в каких-то ситуациях он сильнее меня. Я самодостаточный человек – сама зарабатываю, сама решаю все проблемы, значит, мужчина должен быть хотя бы таким же, но никак не слабее. Иначе, зачем он тогда нужен? Но сильных мужчин сейчас очень мало, и я не знаю, чем это объяснить.
— Может быть, это происходит из-за того что сейчас мужчин воспитывают женщины?
— Нет, не поэтому! Я делала фильм о Таире Гасанове, национальном герое Азербайджана. Его вырастили три женщины – бабушка, мама и тетя. Красивый, городской парень, которого ждало прекрасное будущее, но на войне он проявил невероятную храбрость и совершил подвиг, подорвав себя гранатой.
— Проблема «отцов и детей» стара, как это мир. Как она решается в вашей семье?
— К счастью, у нас не было этой проблемы! На мой взгляд, современное поколение более нетерпеливое и нетерпимое, чем были мы в свое время. Моя дочь, Мина, одно время очень хотела уехать. Возможно, она стремилась поскорее повзрослеть, увидеть мир, реализовать себя, но все мои попытки объяснить ей, что такое корни и могилы предков, были абсолютно безрезультатны. Поворотный момент настал, когда она без моего ведома прошла кастинг фильма Вахида Мустафаева «Кровавый январь». Я была категорически против, чтобы Мина занималась актерской профессией, но меня просто поставили перед фактом.
— А кто она у вас по образованию?
— Тренер по восточным единоборствам и член сборной Азербайджана по айкидо. Правда, ее всегда интересовало искусство, но мне казалось, что у нее нет каких-то особых дарований. Честно говоря, я очень рада, что она занимается айкидо, потому что это не только замечательный вид боевых искусств, но и прекрасная возможность для формирования характера. И вдруг в Facebook я с удивлением прочитала ее рецензии на кинофильмы. Мина потрясающе знает мировой кинематограф, и первое, что я прочитала, оказалось эссе о ее любимом Тарковском. Я была в шоке! Оказывается моя дочка — это готовый кинокритик! После этого я стала как-то по-другому на нее смотреть, и даже предложила ей подумать о профессии сценариста или режиссера. О том, что я не позволила ей поступить в театральный институт, я не жалею, потому что неудачи в этой профессии очень часто ломают судьбу…
— Теперь, после блестящей премьеры фильма, вы довольны, что Мина снялась в кино?
— Безусловно! Вахиду Мустафаеву удалось меня убедить в том, что я не должна ей мешать, и после долгого сопротивления, я сдалась. Во время съемок я слышала о ней только хорошие отзывы, все говорили, что Мина очень серьезная драматическая актриса. Причем, об этом мне сказал американский артист Лэйн Дэвис, который сыграл роль Мэйсона в знаменитом сериале «Санта-Барбара».
После окончания съемок Мина мне призналась, что только теперь поняла, что такое любовь к родине. Дальше пусть едет куда угодно, потому что этот фильм сформировал ее, как личность и как гражданина, и за это я очень благодарна Вахиду Мустафаеву. Теперь она смотрит на все совершенно другими глазами, но учиться, все же, она хочет за границей.
— Почему вы выбрали для себя такую неженскую профессию?
— Все произошло случайно… Так как у меня абсолютный слух, родители отдали меня в «бюльбюлевскую» школу, и моя дальнейшая судьба была предрешена – я должна была стать музыкантом. Из-за особенностей моего слуха покойный директор школы Назим Агаларович Аливердибеков уговаривал папу отдать меня на класс скрипки, но ему эта идея не понравилась: «Нет, нет! У нас дома прекрасный рояль, и она станет пианисткой». У меня были неплохие способности, но по натуре я абсолютно неусидчива. Когда я исполняла Баха, моя педагог — Зуля Львовна Атакишиева, вытирала слезы, но стоило мне заиграть этюды, она сходила с ума от отчаяния. Надо же было заниматься по 5-6 часов, а я придерживалась мнения, что не стоит совершенствовать то, что дано тебе Богом. К тому же я всегда очень боялась сцены, и со временем я поняла, что это не мое…
Потом я «заболела» археологией. Это тоже совсем не женская профессия, но когда моя мама лежала в больнице, я познакомилась с историком Сарой Ашурбейли. Она рассказывала мне столько интересного, что я твердо решила поступать на археологический. Но Шамси Бадалович Бадалбейли, который стал старшим в нашей семье после папиного ухода, и поэтому принимал все решения, пришел от этой идеи в ужас: «Ты что?! Моя девочка будет жить в поле, в палатке, без душа?!» Он рисовал такие страшные картины, что я стала колебаться, но упрямство, столь свойственное молодости, вязло верх. Но оказалось, что единственный сильный историко-археологический факультет был только в Ташкенте. Естественно, никто не собирался отпускать меня из Баку, и пришлось навсегда похоронить эту мечту. А вскоре Шамси Бадалович предложил мне поступать на режиссерский… Мне этого совершенно не хотелось, но я не могла расстраивать Шамси Бадаловича, которого безумно любила.
— Не жалеете о том, что это был не ваш выбор?
— Конечно, нет! Я очень люблю свою профессию, хотя лет в сорок я поняла, что мне было бы интересно заниматься психологией. Но я считаю, что мне очень повезло, потому что мне было легко учиться, ведь рядом со мной был такой человек, как Шамси Бадалович, а его потрясающая библиотека со множеством специальных книг по режиссуре, единственная в Баку, была в полном моем распоряжении. Моим первым педагогом в институте был великий азербайджанский режиссер Тофик Кязимов. Он считал, что режиссуру надо изучать не в институте, а на сцене, и каждое утро мы отправлялись к нему на репетиции. К сожалению, я проучилась у него только один год, потому что он трагически погиб…
Шамси Бадалович делал для моего образования все возможное и невозможное. В те времена трудно было куда-то выезжать, но благодаря нему я попала на в Москву, на Высшие театральные курсы при Ленкоме. Занятия вел второй режиссер, Юрий Махаев, но мы были «допущены к телу» Марка Захарова. В тот же период грузинский театр переживал эпоху расцвета, и Шамси Бадалович, у которого в Грузии было очень много друзей, отправил меня в Тбилиси, где я общалась с Котэ Махарадзе, Верико Анджапаридзе, Софико Чиаурели, Бадри Кобахидзе, Додо Алексидзе, Робертом Стуруа. Это было потрясающе! Потом, уже в Баку, я проходила практику в русском драматическом театре у Джанет Селимовой, работала с очень интересным режиссером и человеком Азер Паша Нейматовым. Мне очень везло, потому что я все время оказывалась в «хороших руках».
В 1987 году Шамси Бадаловича не стало… А вскоре я поняла, что не могу больше работать в театре, и решила пойти на телевидение. Когда мы встретились с Эльшадом Кулиевым, я ему сказала, что не смогу сразу же работать в качестве режиссера, ведь я совсем не знаю этой «кухни». Полгода проходила в ассистентах, и когда поняла, что могу работать, сама сказала, что меня могут переводить в режиссеры. И тут мне очень помогла «бюльбюлевская» школа, потому что я попала в музыкальную редакцию. Я вообще считаю, что для того, чтобы снимать классику, необходимо иметь музыкальное образование. Можно снять красивую картинку, но классические музыканты народ особый, для них важно, чтобы во время скрипичного соло показывали именно скрипку, а не виолончель. Они на это весьма болезненно реагируют.
— Музыкальный мир – это эмоции, амбиции, нервы и капризы. Как вы выстраиваете отношения с этими непростыми людьми?
— В основном я общаюсь с классическими музыкантами, к которым отношусь с особым пиететом. Я очень люблю людей талантливых, а они по определению не могут быть примитивными существами. Чем сложнее человек, тем он интереснее, поэтому мне абсолютно несложно выстраивать отношения.
Возможно, это прозвучит нескромно, но умение общаться с представителями самых разных социальных слоев я унаследовала от папы. У нас дома было так поставлено, что с ним за одним столом сидели и секретарь ЦК, с которым он дружил, и человек, который мыл папину машину. И это никого не обижало, потому что все знали – таково условие общения с Лютфяли Абдуллаевым. Дуся, наша няня, чувствовала себя, как королева, так же, как и многочисленные помощницы, которые помогали маме решать бытовые проблемы. Когда родители поженились, папа не хотел, чтобы мама работала, но, поняв, что не сможет ее переубедить, он ей сказал: «Тогда ты должна быть самой лучшей». Он создал все условия для ее научной деятельности – мама месяцами находилась в Москве, а папа оставался в Баку с Дусей и двумя маленькими девочками. Поэтому у нас в доме всегда была масса помощниц, которые выполняли всю работу, и мама до конца жизни даже веника в руках не держала. Единственное, что она никому не доверяла – это готовка. Мама была превосходным кулинаром, и папа ел только из ее рук.
С детства я видела людей самых разных прослоек, и видела, как к ним относится папа, который вставал, и тогда, когда в комнату входил Ниязи, и когда входил самый простой человек. Поэтому для меня нет проблем в общении, главное, чтобы люди были приличными и порядочными.
— Сейчас эти понятия довольно расплывчаты…
— Да, к сожалению… Из моей жизни отсеялось довольно много людей. Без скандалов и выяснений… Но я благодарна Всевышнему — значит, так и должно было произойти, значит, от Он чего-то уберег… Я умею прощать, но только там, за этой дверью, и больше этот человек никогда ее не откроет. В последние годы мой круг очень сузился. У меня масса приятелей, знакомых, но самые близкие — моя сестра Хуршид и дети, люди, в которых я абсолютно уверена. Мы с сестрой ни разу в жизни не поссорились, потому что при невероятно огромной любви друг к другу у нас есть невидимая граница, pərdə, которую мы никогда не переступаем. В детстве она мне во всем уступала, хотя я, папина любимица, была ужасно капризной, а Хуршид — изумительной девочкой.
— Что для вас сейчас главное в жизни?
— Семья… В моей жизни был очень непростой период, когда я уделяла детям очень мало внимания, потому что работала на трех работах, и сейчас мне хочется отдавать им и моей сестре все свое время. А, может быть, я просто боюсь новой дружбы и новых разочарований…
— С годами тяжелее терять?
— Главное не озлобиться, потому что самое страшное — это зависть и злоба. С такими чувствами жить нельзя, необходимо научиться прощению… Правда, есть люди, которые расценивают такую позицию, как проявление твоей слабости, и нападают на тебя снова и снова. В этих случаях я расстаюсь навсегда. Как говорят: простить первый раз — это мудрость, второй раз — великодушие, третий раз — глупость. Были моменты, когда я прощала и первый, и второй раз, но редкий человек способен осознать свою ошибку и не повторить ее вновь.
Для меня очень важно наблюдать за тем, как человек относится к своей семье, друзьям, коллегам, что и как он о них говорит. Этому меня научила еще мама… Если кто-то злословит, то рано или поздно это обязательно произойдет и в твой адрес. А если в ком-то сомневаешься, лучше отодвинуть этого человека, чтобы не разочароваться.
Но, что бы ни происходило в моей жизни, от всех бед и невзгод меня хранило мое абсолютно счастливое детство, наполненное любовью, взаимопониманием, радостью и хорошим настроением. И свет этой любви не погаснет в моей душе никогда…
Другие Статьи
